ЖИВАЯ ЭТИКА (АГНИ ЙОГА). Форум «ФЕНИКС»

При таких обстоятельствах Екатерина приняла на себя трудное дело смягчения страстей и примирения флорентийской республики с папством.

С этой целью Екатерина обращалась письменно к флорентийской синьории. В этих письмах следует отметить мысль, которая представляет собой основную идею и силу католицизма: восстание против церкви и неповиновение наместнику Христову есть отречение от Христа и от крови Его, искупившей человечество. При глубоком убеждении Екатерины, что вне церкви нет спасения и что непокорность духовенству и папе тождественна отпадению от церкви, никакие справедливые жалобы, никакие обличения не могли поколебать ее преданности римскому престолу. "Я пламенно желаю,- писала Екатерина флорентийской синьории,- видеть вас истинными сыновьями, а не мятежниками против отца вашего, не нарушителями завета мира, а исполнителями его, связанными узами горячей любви. Вы хорошо знаете, что Христос оставил на земле наместника своего для спасения душ наших, ибо ни в чем ином не можем мы найти спасения, как в мистическом теле св. церкви, глава которой - Христос, мы же - ее члены. И кто будет непослушен Христу на земле (папе), который занимает место Христа небесного, тот не будет иметь доступа к крови, пролитой Сыном Божиим".

"Итак, вы видите, дорогие дети мои, что тот, кто восстает против св. церкви, как загноившийся член ее, и против отца нашего, Христа на земле, тот впал в оковы смерти, ибо все, что мы оказываем ему, то оказываем небесному Христу, будь то почет или оскорбление". "Мало поможет такому сила человеческая, если сила божественная не за него. Увы, напрасно утруждается тот, кто стережет город, если Господь его не хранит. Если же Господь в войне с вами за обиду, вами нанесенную отцу нашему и наместнику своему, то вы, потеряв Его покровительство, лишились вашего могущества. Правда, много таких, которые не думают этим оскорблять Господа, но еще полагают принести Ему угодную жертву, преследуя церковь и пастырей ее и говоря в свое оправдание: "Они дурные люди и делают всякого рода зло". А я вам говорю, что Господь желает и повелел так, что хотя бы пастыри церкви и земной Христос были воплощенные дьяволы, то им нужно подчиняться не ради них, но из повиновения Господу и Его наместнику. Вы знаете, что сын никогда не бывает прав против отца, хотя бы дурного, и переносит обиды от него по его произволу, ибо так велико благодеяние жизни, которым он обязан отцу, что ничем он не может отплатить свой долг. Подумайте же: благодеяние благодати, которую мы получаем от церкви, так велико, что никакой почет и никакое деяние с нашей стороны не могут быть достаточны для возмещения этого долга". Но если сын обязан безусловно повиноваться и дурному отцу, то это нисколько не избавляет отца от его обязанностей по отношению к сыну и ни в каком случае не может служить ему оправданием. Поэтому Екатерина, во время распри между итальянскими городами и папой, обращалась в то же время в своих письмах к последнему и смиренно, но весьма твердо и ясно указывала ему правильный путь.

В обращении к папе она развертывала идеал, который мог бы вдохнуть новую силу и в современный ей католицизм, если бы его высшие представители были в состоянии отрешиться от житейских и личных интересов.

В своих письмах к Григорию XI Екатерина давала папе два наставления: во-первых, чтобы он, подобно Христу, не прибегал к насилию против своих противников, а любовью и добротой побеждал злобу их. "Ведь мы ваши дети, отец мой",- прибавляет она. Кроме любви она не знает для папы другого средства, чтобы вернуть его паству. Екатерина оправдывает восставших ввиду многих обид и несправедливостей, которые они терпели от плохих пастырей и правителей. От смрада, исходившего от этих воплощенных демонов, они впали в страх и, чтобы не погубить государство, воздвигли гонение на папу. "Так милосердия вашего, отец мой, испрашиваю у вас для них,- продолжает Екатерина.- Не взирайте на невежество и высокомерие ваших сынов, но приманкой любви вашей и доброты возвратите мир несчастным сынам вашим, вас оскорбившим". Именем Христа Екатерина заверяет папу, что, если он так поступит "без гнева и бури", они все со скорбью увидят свою неправду и склонят голову на его лоно. "Так вы возрадуетесь, и мы будем радоваться, ибо любовью вы вернете заблудших овец в убежище св. церкви".

Другое наставление папе заключалось в том, чтобы заботу о светской власти он приносил в жертву нуждам духовным и заботам о душах..

Убеждая папу, что тот, кто жаждет спасать души из рук дьявола, оставляет за них даже жизнь свою, а не только имущество, и, предвидя возражения, она писала: "Пожалуй, однако, отец святой, вы можете сказать: "По совести своей я обязан сохранять и возвращать имущество св. церкви!" Увы, я охотно признаю, что это правда, но мне кажется, что лучше охранять надо то, что дороже. А сокровище церкви - это кровь Христа, ценой которой искуплены души, это сокровище дано не на приобретения светского владычества, а на спасение рода человеческого. Итак, положим, что вы обязаны завоевать власть над городом, которую церковь утратила, но во много раз больше вы обязаны снова завоевать столько душ, составляющих сокровище церкви, и слишком бы она обеднела, если бы утратила их".

"Раскройте, раскройте око души вашей и вы увидите перед вами два бедствия: одно из них - это величие, власть и светское владычество, которое, как вы считаете, вы должны завоевать, другое бедствие - это видеть гибель благодати и повиновения в душах, которым мы обязаны вашему святейшеству. Итак, святой отец, находясь между двух столь великих зол, вы должны избрать меньшее; избрав меньшее, чтобы избавиться от большего, вы уйдете от обоих, и оба обратятся в блага - вы подчините снова себе сынов ваших и исполните долг ваш".

Напоминая папе об его истинном призвании, Екатерина кратко и метко сформулировала это призвание еще раз в одном из следующих писем: "Оставьте и чуждайтесь забот о светских интересах и устремитесь к духовным".

Так пробуждала Екатерина своими письмами религиозную совесть владыки католического мира и предрасполагала его к кротости и примирению. Но ей скоро пришлось постоять за дорогое ей дело своим личным влиянием и красноречием.

Приверженцы войны во Флоренции, захватившие правительственную власть посредством коллегии восьми, задумались и стали подыскивать средства к смягчению удара, постигшего республику. В своем затруднении они воспользовались советом обратиться к Екатерине, святость которой была известна в Авиньоне, чтобы через нее повлиять на папу. С этой целью флорентийская синьория, отправив вперед в Авиньон Раймунда, духовника Екатерины, пригласила во Флоренцию и саму Екатерину, чтобы упросить ее принять на себя посольство к папе. К ней торжественно выехали навстречу флорентийские приоры и стали убеждать ее отправиться в Авиньон в качестве посредницы между республикой и папством.

Екатерине было тогда 29 лет. Тело ее было совершенно надломлено ее известным нам образом жизни, но душевные силы достигли высшего напряжения. Полная любви к Богу и ближнему и радея о благе церкви, она с радостью приняла сложнейшее поручение и пустилась в далекий и трудный путь.

Она прибыла в центр католического мира того времени - в Авиньон, где на высокой скале у берега Роны красовался папский дворец, 18 июня 1376 г.

Папа Григорий XI принял ее благосклонно. Это был молодой еще человек из французского знаменитого рода, хорошо воспитанный, достаточно ученый в каноническом праве и богословии, но слабый здоровьем и робкий характером. Одаренный тонкой натурой и благонамеренный, он был в состоянии оценить значение Екатерины и подпал под ее влияние.

Но тем недоверчивее и враждебнее отнесся к Екатерине папский двор. Появление в курии с политической миссией незначительной и неученой девушки, посвятившей себя монастырскому заключению, было уже само по себе необычайным событием. Молва об исцелениях и других чудесах Екатерины уже распространилась по Италии и достигла Авиньона. Ее сверхъестественный пост и экстатические состояния возбуждали во многих суеверный страх, а ее религиозные видения и небесные беседы побуждали задуматься всех, чей образ жизни и темные цели были в противоречии с пламенной проповедью невесты Христовой.

Отношения между Екатериной Сиенской и авиньонским двором обострялись. Особо опасными были для Екатерины козни книжников и высоких сановников римской курии. Три важных прелата, замыслив недоброе, встретились с Екатериной. Они стали возбуждать ее язвительными речами, сказав между прочим: "Мы пришли по поручению господина нашего папы и хотим знать, послали ли тебя флорентийцы. Если это так, то разве у них нет достойного мужа, которого они могли бы послать в таком важном деле к такому великому государю? Если же не они тебя посылали, то нам очень удивительно, что ты, совсем простая женщина, берешься говорить о таком предмете с господином нашим папой". Екатерина оставалась совершенно невозмутимой и отвечала им так смиренно и дельно, что они пришли в изумление. Затем они перенесли разговор на более опасную для нее почву и стали расспрашивать о ее странном образе жизни и об экстазах.

Из прелатов один в особенности был неотвязчив. Он делал вид, что не всегда понимает слова Екатерины, и задавал каверзные вопросы, стремясь ввести ее в смущение. Но это вызвало возмущение его товарищей и они ополчились на него самого: "Чего вам еще нужно от этой девушки? Она яснее и лучше объяснила свое дело, чем кто-либо из известных нам докторов". Так между ними начался раздор. Наконец, они ушли и доложили папе, что никогда не встречали такой скромной и просветленной души.

Встреча с прелатами имела большое значения для последующей деятельности Екатерины. Один из членов папской курии объяснял это так: "Если ученость этих трех положить на одну чашу весов, а на другую ученость всей римской курии, то первая сильно перетянет, и если бы эти трое не убедились, что у Екатерины прочное основание, то не пришлось бы ей совершить худшего путешествия, чем сюда к нам в Авиньон!"

Екатерина нисколько не скрывала вынесенных ею из жизни авиньонского двора впечатлений. На одной из первых своих аудиенций у папы она жаловалась ему, что в папской курии, которая должна была бы быть раем небесных добродетелей, она "обрела зловоние адских пороков". Григорий XI спросил, как это она могла за несколько дней изведать нравы папской курии? Тогда Екатерина, прежде смиренно склоненная, высоко выпрямилась и с величием, которое выразилось во всей внешней осанке, воскликнула: "К славе всевышнего Господа я дерзаю сказать, что я в моем родном городе сильнее ощущала смрад творящихся в римской курии преступлений, чем те, кто творил их или ежедневно творит!"

Екатерина обладала необыкновенным пониманием людей и способностью быстрой и точной оценки их. Сама она это приписывала благодати, которой она удостоилась после того, как вымолила спасение души Пальмерины.
Она была очень чувствительна к соприкосновению с порочными и злобными натурами. Когда те настаивали на беседе с ней, она восклицала: "Нам следовало бы сначала исправлять пороки наши, а потом уже вести речь о Боге".
Ей, простой, но верующей в святость своего дела девушке, пришлось держать убедительную речь перед папой, кардиналами и богословами на заседании папской консистории.

Папа Григорий XI, тронутый горячими и внушительными словами Екатерины, благосклонно сказал ей тогда: "Для того, чтобы ты убедилась, что я желаю мира, я вполне предоставлю его твоему усмотрению, поручая тебе только соблюдать честь церкви".

Однако дело примирения шло не так быстро, как могла ожидать Екатерина, и ей пришлось иметь еще много хлопот и неприятностей по этому поводу.

Не ради одного примирения Флоренции с папой прибыла Екатерина в Авиньон. Одновременно с этим она добивалась возвращения папы в Рим. Она считала папу "плененным" в Авиньоне и верно постигла значение этого мирового вопроса.

Екатерина воплощала в себе две идеи - национальную, требовавшую возвращения папы в его итальянскую столицу, и мировую - католическую, призывавшую римского епископа снова восстать на престол св. Петра. Екатерина пришла к убеждению, что примирение Италии с папой может произойти только в Риме.

Но папский двор в Авиньоне, родители папы и вся Франция противились переезду. "Король,- повествует французский летописец,- противился насколько мог возвращению папы в Рим, ибо он всегда руководил по своему усмотрению последними папами, так как кардиналы были из его родни и приближенных".

Григорий ХI осознавал, что по чувству долга его место в Риме, и в Екатерине он находил опору в принятии решения.

Екатерина же с болью в сердце звала его в Рим: "О, горе мне, отче! Я умираю с горя и не могу умереть. Придите, придите и не сопротивляйтесь воле Божией, которая вас зовет, голодающая ваша паства ждет, чтобы вы явились занять место вашего предшественника и покровителя апостола Петра. Ибо вы, как викарий Христа, должны пребывать на вашем собственном престоле. Идите же, идите и не откладывайте больше вашего приезда; бодритесь и не бойтесь ничего, ибо Господь будет с вами".

Григорий ХI не оставался безучастным к таким мольбам. В своем ответе Екатерине он советовался с нею относительно времени и способов переезда. Полная надежды, она ему пишет: "Раdrе mio dоlсе, вы спрашиваете меня насчет приезда вашего, отвечаю вам и говорю именем Христа, распятого на кресте: придите, как только можете скорее. Если можете, приезжайте раньше сентября, если не можете раньше, то не откладывайте приезда далее сентября. И не глядите ни на какие противоречия окружающих вас лиц, но придите как человек мужественный и безбоязненный. И смотрите, если вам дорога жизнь, не приходите с силой людскою, но приходите с крестом в руках, как кроткий Агнец. Поступивши так, вы исполните волю Божию, а если придете иным способом, вы преступите ее и не исполните. Радуйтесь, отче, и ликуйте, придите, придите".

Но не одними красноречивыми мольбами из глубины души своей Екатерина действовала на папу: изумительно, как бойко и с каким знанием дела она отвечала папе, когда тот переносит вопрос на почву канонического права.

Из 26 кардиналов 21, то есть все кардиналы-французы, были против переезда. Неизвестно, насколько папа был недоволен этой оппозицией, он, однако, ссылался на нее и оправдывался перед Екатериной своей обязанностью следовать советам кардиналов. Но она не смутилась: "Из письма, которое вы мне прислали, я узнала, что кардиналы приводят вам в пример папу Климента, который, когда ему предстояло какое-либо дело, не хотел решать его без совета своих братьев-кардиналов. И хотя бы часто ему казалось, что его собственное мнение полезнее, он тем не менее следовал их совету. О, горе мне, святейший отец! Кардиналы ссылаются вам на Климента, но не приводят вам в пример Урбана V, который в делах сомнительных, когда не знал, что лучше, предпринимать ли какое-либо дело или нет,- спрашивал их совета. В деле же, которое было для него ясно - как для вас ваш переезд, относительно которого у вас нет недоумения,- не держался их совета, а следовал своему собственному мнению, не обращая внимания на то, что все против него. Я думаю, что совесть хороших людей имеет в виду лишь славу Божию, спасение души и исправление св. церкви, а не себялюбие. По моему мнению, следует держаться совета тех, кто обо всем этом печется, отнюдь же не тех, кто любит только свою собственную жизнь, почесть, имущество и удовольствия, ибо совесть людей клонится в ту сторону, куда влечет их сердце".

Все настойчивее становилась Екатерина. Ее голос звучал строже. Она говорила папе о чувстве долга, перед которым должны исчезнуть все личные соображения и страхи. Духовная сила церкви как будто перешла от ее владыки к неутомимой советнице его, которая ему писала: "Имея в виду, что робкий человек сам подсекает силу святого намерения своего и благого желания, я молилась и буду молить дорогого и милосердного Иисуса Христа, чтобы Он снял с вас всякий робкий страх и вам оставил лишь страх Божий. Да будет в вас такая сила любви, чтобы заглушить голоса воплощенных демонов и отвратить вас от совета дурных советников, основанного на их себялюбии. Насколько я понимаю, они хотят застращать вас, чтобы страхом помешать вашему приезду, говоря вам, что в Риме вас ожидает смерть. Я же говорю вам именем Христа на земле, дражайший и святейший отец, чтобы вы не имели никакого страха перед чем бы то ни было. Приходите с полным спокойствием, уповайте на Христа, дорогого Иисуса, ибо, исполняя то, к чему вы обязаны, вы будете с Господом, и никто не дерзнет быть против вас. Вперед, мужественно, отец! Ведь я вам говорю, что вам нечего бояться. Если вы не сделаете того, что вам следует, тогда вам надо будет иметь страх. Вы обязаны прийти, так приходите же. Приходите мирно, без всякого страха. И если кто-либо из домашних захочет вам помешать, то скажите ему с горячностью, с какой Христос говорил св. Петру, когда тот из участия к Нему хотел удержать Его, чтобы Он не шел на страдание. Христос обернулся к нему со словами: "Отойди от Меня, сатана, ты Мне соблазн, потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое. Разве ты не хочешь, чтобы Я исполнил волю Отца Своего?" Так поступите и вы, дорогой отец, идите по следам Христа как наместника Его, советуясь с самим собой и укрепляясь в своем намерении и говоря им: "Тысячу раз я лишусь жизни, но хочу исполнить волю Отца моего". Впрочем здесь дело вовсе не идет об утрате жизни, напротив, вы обретете там жизнь и средство приобрести навсегда жизнь благодати. Так бодритесь же и не бойтесь, ибо к этому нет повода".

Екатерина Сиенская в Авиньоне воплощала собой совесть пап и папства. Как магнит она невидимо и неудержимо притягивала к себе Григория XI, который понимал свой долг, но не имел силы его исполнить.

Наконец, Екатерина восторжествовала: следуя буквально ее совету, Григорий XI 3 сентября 1376 г. навсегда покинул свой авиньонский дворец.

Казалось, все мешало этому путешествию: и люди, и погода. Когда папа, сев на мула, стал спускаться к берегу, старик отец лег поперек дороги, восклицая, что только переехав через его труп, он будет продолжать свой путь. Но Григорий XI превозмог и это тяжелое испытание с помощью библейского текста, который был неутешителен и жесток для бедного старика.

У устья Роны папу ожидала флотилия генуэзских и французских кораблей, чтобы с почетом сопровождать его и его свиту из пятнадцати кардиналов. Переезд из Марселя в Геную был очень мучителен вследствие необыкновенно сильной бури и длился более двух недель. Один из епископов свиты был сброшен волнами в море и утонул. Это неудачное начало снова придало смелости всем, кто проклинал в душе путешествие в Рим. В Генуе приверженцы Авиньона так настойчиво приступили к папе, что он даже обещал вернуться назад. Но туда же в Геную сухим путем по каменистым тропинкам приморских Альп и Кол-ди-Тенда прибыла Екатерина. Она "ликовала" и радовалась "доброй твердости", которую обнаружил папа. Сохранилось письмо, в котором она выражает Григорию XI это чувство и благодарит его за то, что он исполнил одну из трех великих задач, возложенных на него божественным промыслом.

Только в этом письме Екатерина решилась говорить с папой о своих беседах с Христом и признаться, что настаивала на его поездке в Рим по внушению свыше: "Когда я, как вы мне приказали, молила за вас нашего дорогого Спасителя, Он выразил Свою волю, чтобы я вам сказала, что вы должны ехать в Рим; я же извинилась, признавая себя недостойной служить вестницей такой тайны, и говорила: "Господь мой, молю Тебя, если такова Твоя воля, чтобы он ехал, то Ты воспламени и усугуби его желание". Дорогой же наш Спаситель в Своей милости на это молвил: "Скажи ему непременно, что это Моя воля, чтобы он ехал и что Я даю ему на это лучшее доказательство: чем более ему будут возражать, противиться в переезде, тем более он станет чувствовать в себе такую твердость, которой никто не в состоянии будет лишить его и которой нет в его характере".

Вдали от авиньонского двора ее свидания с папой Григорием XI могли происходить чаще и быть продолжительнее. Папа посещал ее в женском монастыре, где она при нем и вместе с ним погружалась в свои молитвы и видения, поднимала его за собой на высоту своего экстаза,

Папа совершил свой торжественный въезд в столицу католического мира 17 января 1377 г., приветствуемый из окон цветами и римскими "конфектами", и поздно вечером достиг древней базилики св. Петра, освещенной восемнадцатью тысячами лампадок.

Так исцелилась застарелая рана - раскол между папой и Римом, и осуществилось главное условие для умиротворения Италии. Однако кровопролитие в ней прекратилось не сразу. Последовав призыву Екатерины Сиенской вернуться в Рим, Григорий XI подчинился ей не полностью. Она просила викария Христова занять свое место не для войны, а для мира. Верный завету Христа, он должен был побеждать своих врагов не оружием, а любовью. Поэтому она требовала, чтобы он вошел в Рим не как государь - во главе войска, а один - как пастырь церкви - с крестом в руках, который составлял его силу и его право и был символом его призвания. Но папы давно уже привыкли следовать другому образу действий и предпочитали при появлении врагов вынимать меч из ножен.

Поэтому Екатерина настойчиво призывает папу к мирному решению любых проблем и конфликтов: "Дело, которого требует от вас Господь и в чем Его воля, это то, чтобы вы заключили мир со всей Тосканой, с которой вы находитесь в войне, домогаясь от всех ваших нечестивых сынов, возмутившихся против вас, не более того, что можно получить от них без войны, но посредством такого наказания, какое подобает отцу наложить на оскорбившего его сына...

Насколько вам дорога жизнь, берегитесь нерадения в этом и не шутите делом св. Духа, которое вам поручено. Если хотите справедливости, то и сами оказывайте ее. И мир вы обретете, если покинете нечестивую, вредную роскошь и наслаждение мира, соблюдая одну только славу Господню и то, что подобает церкви. Вы не бедны, а богаты, держа в руках ключи к небу. Кому вы откроете, тому оно будет открыто, перед кем закроете, для того оно останется закрытым. Если станете пренебрегать вашими обязанностями, вы подвергнетесь взысканию со стороны Господа. На вашем месте я бы опасалась подпасть Божиему правосудию. И потому я умиленно прошу именем Христа на кресте, чтобы вы повиновались воле Божией для того, чтобы не поразила вас эта жестокая кара: "Будь проклят за то, что ты не воспользовался временем и силами, которые Я тебе дал!" Я замолкаю... Простите, простите меня, ибо великая любовь моя к вашему спасению и великая скорбь, когда я вижу то, что противно ему, побуждают меня говорить. Охотно бы я все это сказала вам лично, чтобы вполне облегчить мою совесть. Когда угодно будет вашему святейшеству, чтобы я явилась к вам, я прибуду охотно. Поступайте так, чтобы я не взывала о вас к Христу на кресте. Ни к кому иному не могу взывать, ибо нет могущественнее Его на земле".

Екатерина непосредственно участвовала в мирных переговорах между папой и Флоренцией. Она охлаждала пыл флорентийцев и в то же время не оставляла в покое папу, стараясь склонить его своими письмами к уступчивости и миру. Желая папе добиться истинного мира от своих подданных и возвратить их под "иго святого повиновения", чтобы они могли жить в мире и покое, Екатерина писала: "Я не сомневаюсь, что по заключении этого мира будет умиротворена вся Италия, все ее города между собою. О, как будет счастлива душа моя, когда я увижу всех соединенными друг с другом узами любви, благодаря святости и милости вашей. Только силой любви устраняется война, которую поднимает человек, возмущаясь против Господа и подчиняясь власти демона... Этим только способом, как я вижу, святейший отец, вы победите войну и власть, которую захватил демон в сердцах ваших сынов. Ибо демон не изгоняется с помощью демона, но только силою смирения и кротости вашей вы его изгоните. Только любовью и желанием славы Божией и спасения души вы усмирите войну и вражду в их сердцах и возложите горящие угли на главу ваших мятежных сынов. Так милосердием и добротой, святой справедливостью и в теплом пламени любви исчезнет вражда в душе их, как вода в горячей печи. Да грядет впереди благоволение, отец мой, ибо вы знаете, что всякое творение, имеющее в себе разум, легче поддается любви и доброте, чем иному чему-либо".

Обстановка во Флоренции все накалялась. Умело раздувая и направляя недовольство людей, противники мира начали подстрекать к открытым столкновениям.

Возмутители спокойствия особенно возбуждали толпу против Екатерины, и по улицам раздавались крики: "Захватим и сожжем злодейку или убьем ее мечом!" Хозяева дома, в котором она жила со своей общиной, требовали, опасаясь за себя, чтобы она удалилась. Екатерина искала убежища в одном из соседних садов и там предалась молитве. Туда за нею бросилась разъяренная толпа с криками: "Где злодейка, где она?" При приближении убийц Екатерина стала готовиться к давно ею желанному мученичеству, и идя навстречу одному из толпы, который с обнаженным мечом в руках кричал громче других: "Где Екатерина?" - она с радостным лицом стала перед ним на колени со словами: "Я - Екатерина, делай со мной все, что Господь попустит, но именем Всевышнего я запрещаю тебе трогать кого-либо из моих". Остолбенев перед своей жертвой, исступленный палач закричал: "Уйди от меня!" Но Екатерина считая высшим земным блаженством пролить свою кровь за своего Спасителя, сказала: "Куда мне идти? Я готова пострадать за Христа и за церковь, если тебе суждено принести меня в жертву, действуй смелее, я никуда не уйду". Тогда палач отвернулся и увел толпу за собой. "Духовные дети" ее, окружив Екатерину, стали поздравлять ее, что она вышла невредимой из рук нечестивых, но она отвечала им со слезами: "О, я несчастная! Я надеялась, что сегодня Господь завершит мою славу и, удостоив меня белой розы девственницы, теперь сподобит алой розы мученичества. Увы, из-за грехов моих, я, по справедливому суду Божиему, лишилась этого блага. Как блаженна была бы душа моя, если бы увидела мою кровь, пролитую из любви к Тому, Кто Своею кровью мою искупил".

Ее приближенные торопили ее оставить Флоренцию и вернуться в Сиену, но она оставалась непоколебимой, хотя флорентийцами овладел такой страх, что никто не хотел принять ее к себе в дом. Екатерина удалилась в безлюдные места в соседних горах, но когда страсти стали утихать, она вернулась во Флоренцию, где вновь стала публично действовать в пользу мира. Своим же друзьям она поручала просить папу, чтобы он из-за случившегося не откладывал мира, но имел сострадание к душам, обретающимся в глубоком мраке. Наконец, этот давно желанный мир действительно состоялся.

Как была счастлива Екатерина, видно из ее письма к друзьям в Сиене: "О, сыны мои дорогие! Господь услышал крик и голос рабов своих, которые так долго взывали перед лицом Его и так долго оглашали мир скорбью над мертвыми Его сынами. Но теперь они воскресли, от смерти вернулись к жизни и от слепоты к свету. О, дорогие сыны мои, хромые грядут, немые говорят, глухие слышат, слепые видят и громким голосом взывают: мир! мир! мир! С великой радостью видим мы, как блудные сыны возвратились к повиновению и милости Отца, и души их умиротворились. Как люди, начинающие прозревать, они возглашают: теперь благодарим Тебя, Господи, за то, что Ты помирил нас с нашим святым отцом. Снова называют они святым милого агнца земного Христа, прежде же звали его еретиком и патарянином. Они признают его снова отцом, а прежде его отвергали. Я не удивляюсь этому, ибо туман спал, и небо разъяснилось. Радуйтесь, радуйтесь, дорогие сыны мои, со сладкими слезами благодарности к великому и вечному Отцу!"

Так, среди тревог и горя, Екатерина увидела исполнение своего самого горячего желания - восстановление римского епископа на его престоле и умиротворение Италии.

Третья, самая важная из задач, которую Екатерина возлагала на Григория XI, заключалась в реформации церкви. Об этой реформации Екатерина постоянно писала папе и справедливо видела в его возвращении в Рим первый шаг к исправлению церкви.

Двумя причинами объясняет Екатерина то, что церковь утратила свой авторитет и светские владения: войной и отсутствием добродетели. "Если вы хотите завоевать вновь то, что утрачено,- писала она папе,- то для этого нет другого средства, как противоположное тому, каким оно потеряно, т. е. мир и добродетель. Этим способом вы исполните другое ваше святое желание, как и служителей Божиих, и меня, недостойной, а именно: вы завоюете бедные души неверных, которые не имеют даже доли в крови безвинного Агнца". "Поднимите знамя святого креста, ибо как силой креста мы были освобождены - по слову Павла - так поднятием этого знамени мы будем избавлены от войны, а народ неверный - от своего неверия. Этим способом вы увидите и достигнете исправления пастырей святой церкви".

Но вскоре, 27 марта 1378г., Григорий XI скончался не успев внести окончательного умиротворения Италии.

Желая обеспечить за собой папство, жители Рима требовали, чтобы кардиналы избрали римлянина или, по крайней мере, итальянца. При таких обстоятельствах французские кардиналы, уступая необходимости, выбрали архиепископа Приньяна, итальянца, проведшего 14 лет при авиньонском дворе и не чуждого французским интересам.

Новый папа принял знаменательное в данном случае имя Урбана (urbs - город - так обозначался Рим). Человек ученый и благочестивый, он вступил на престол с благими намерениями, но оказался слишком горячего и крутого нрава, чтобы быть хорошим кормчим и благополучно провести "челн св. Петра" среди обуревавших его страстей. Урбан VI подверг резкому осуждению нравы и пороки прелатов и, немедленно принявшись за реформы при папском дворе, коснулся двух самых больных проблем - абсентеизма и корыстолюбия, запретив в том числе кардиналам принимать пенсии и подарки от иностранных государей.

Французские кардиналы, недовольные ходом дела и озлобленные распоряжениями папы, были доведены до крайнего раздражения бесцеремонным обращением с ними Урбана, который однажды назвал публично и в лицо "клятвопреступниками" многочисленных епископов, проживавших при его дворе вдали от своей паствы. Это послужило кардиналам предлогом и оправданием перед их совестью в задуманном ими деле.

Воспользовавшись обычным летним переездом курии в загородный дворец, французские кардиналы отъехали от папы и объявили его неправильно избранным и затем произвели новый конклав, во время которого на место Урбана был избран вождь французской партии воинственный кардинал Роберт. Поскольку двое пап не могли удержаться в Риме, новый папа, под именем Климента III, вернулся в Авиньон. Так начался известный в истории папства раскол, и весь католический мир надолго разделился на сторонников Авиньона и Рима, т. е. французского и итальянского папы.

Вместе с тем началась и для Екатерины трудная и тревожная пора ее жизни. Она активно поддерживала Урбана, законно избранного папой теми кардиналами, которые теперь отрицали его.

Установление нормального порядка в церкви, достигнутое такими усилиями, было снова нарушено, и надежды, которые Екатерина возлагала на возвращение папы в Рим для осуществления церковной реформы, не оправдались. Но Екатерина не отчаивалась, направляя свои усилия на укрепление положения Урбана VI и содействуя объединению церковной власти. Этой цели и посвящает она все силы в течение последних двух лет жизни.

С самого начала распрей в курии Екатерина старалась предотвратить удар, грозящий единству церкви. Она советовала Урбану назначить новых и преданных ему кардиналов. Но в то же время Екатерина старалась повлиять как на французских кардиналов, отпавших от Урбана VI, так и на итальянских, стараясь их удержать на стороне законного папы.

После ухода кардиналов из Рима, Екатерина писала Урбану: "Хотя вы покинуты теми, кто должен был стать оплотом вашего престола, не замедляйте шагов, тем усерднее стремитесь вперед в познавании истины, все укрепляясь светом святой веры". Она ободряет папу: "Воспряньте, святейший отец, без страха идите на бой! В этом бою вам нужно крепкое оружие - божественная любовь".

Когда в праздник Богородицы, 9 мая, войско Урбана одержало верх над войском его противника в окрестностях Рима и замок св. Ангела, господствовавший над Ватиканом, сдался римскому папе, Екатерина поздравляет его: "Радуюсь, что драгоценнейшая Мать Мария и дорогой Петр, глава апостолов, восстановили вас на месте вашем". Но тут же она прибавляет: "Вечная истина того желает, чтобы вы сделали из вашего сада оплот служителей Божиих. Вот они-то будут теми воинами, которые доставят вам полную победу и не только над дурными христианами, отторгнутыми членами св. церкви, но и над неверными, над которыми я страстно желаю видеть торжество знамени св. креста. Кажется, уже они сами идут вам навстречу".

Екатерина радовалась не только победе, но и тому, что папа отпраздновал ее не как торжествующий победитель, а как смиренный служитель небесного Царя. На молебне по случаю побед Урбан не дал себя нести высоко над народом, на плечах своих телохранителей, а шел по старинному, но забытому обычаю, пешком, босыми ногами. И Екатерина ему по этому поводу писала: "Радуюсь, святейший отец, сердечной радостью, что глаза мои видели исполнение вами воли Божией: я имею в виду ваше смирение, давно уже небывалое, во время крестного хода. О, как это было угодно Господу и как это не понравилось демонам!"

Екатерина следила за всем, что происходило в самом Риме, и подавала Урбану самые мудрые практические советы. Она всегда предостерегала его о грозящей опасности и требовала осторожности.

Екатерина также старалась сохранить добрые отношения между папой и горожанами Рима: "Молю вас, святейший отец, о том, чтобы вы, как начали, так и впредь продолжали часто с ними совещаться, с благоразумием привязывая их к себе узами любви. И поэтому я прошу вас, чтобы вы приняли с возможной приветливостью то, что они заявят вам по окончании народного собрания, и указали им то, что по усмотрению вашего святейшества необходимо сделать. Простите меня, любовь заставляет меня говорить то, чего, может быть, и нет надобности говорить. Ибо я знаю, что вам должно быть известно свойство римских сынов ваших, которых можно привлечь и привязать мягкостью более, чем какою-либо иной силой или резкими словами. Известно вам также, как настоятельна для вас и для св. церкви нужда в том, чтобы сохранить этот народ в верности и почтении к вашему святейшеству, ибо здесь столица и источник нашей веры". "Прошу вас смиренно, наблюдайте благоразумно за тем, чтобы всегда обещать только то, что вы сможете исполнить, чтобы из этого не вышли потом вред, стыд и смута".

Но ни вспыльчивый и задорный нрав римской толпы, ни козни врагов Урбана и их сила - ничто в такой степени не тревожило Екатерину, как характер папы. До своего возвышения на папский престол Урбан VI заслужил репутацию разумного и честного человека, но всемогущество преобразило его и быстро развило в нем несдержанность в проявлениях воли и гордое упрямство. Сердце Екатерины болело при мысли о тех вредных для церкви последствиях, которые могли произойти из-за слабых стороны его характера. Замечательно в этом отношении соединение в душе Екатерины трезвого понимания человека и его слабостей с безусловным преклонением перед святостью власти, которой был облечен этот человек.

Для Екатерины папа был не только наместником Христа, он был "земной Христос", как она его называла. Она всегда была готова пасть пред ним ниц в глубоком смирении, но постоянно переживала за последствия его несдержанности и промахов. Она знала, что такие необузданные, ни перед чем не останавливающиеся натуры, как Урбан, благодетельны или вредны смотря по тому, находятся ли они под властью какого-нибудь нравственного принципа, которому они служат, или предоставлены произволу своих личных страстей. Поэтому она молилась за него Христу: "Ты наделил Своего наместника мужественным сердцем, а потому я со смирением молю Тебя озарить его ум небесным светом, ибо такое сердце без небесного света, приобретаемого чистой любовью к добродетели, склонно к надменности".

Екатерина неотступно наставляла и исправляла Урбана, чтобы возбудить в его душе тот энтузиазм к идеалу, тот огонь самоотверженной любви, которым она сама пламенела.

"Святейший и драгоценнейший отец во Христе сладком Иисусе,- начинается первое письмо ее к Урбану,- я, Екатерина, служительница и раба слуг Иисуса Христа, пишу вам во имя дорогой Его крови - в желании видеть вас просветленным истинной и совершенной любовью, чтобы, как добрый пастырь, вы положили жизнь вашу за овцы ваши. Поистине, святейший отец, лишь тот, кто просветлен любовью, расположен умереть из любви Божией для спасения душ, ибо он лишен себялюбия, любви к самому себе. Ибо тот, кто обретается в себялюбии, не располагает отдать своей жизни и не только жизни, но не может выдержать ни малейшей обузы ради других, ибо постоянно боится за себя, чтобы не утратить телесной жизни и личного удовлетворения. Отсюда все, что он делает, несовершенно и негодно, ибо главное в нем - чувство, в силу которого он действует. И во всяком состоянии он дает мало плодов добродетели, будь он подданный или пастырь. Добрый же пастырь, просветленный истинной любовью, поступает не так: всякое его действие хорошо и совершенно, ибо чувство его причастно совершенству божественной любви. Такой не страшится ни демона, ни творений, но лишь одного Творца, и не принимает в расчет ни клеветы мирской, ни оскорблений, ни пренебрежений, ни обид, ни соблазна, ни ропота своих подчиненных, которые видят в том соблазн и ропщут, когда подвергаются укору со стороны своего пастыря. Однако он, как мужественный человек, облеченный броней любви, не тревожится этим, он не умеряет своего святого пыла и не отвергает от себя жемчужины справедливости, которую носит в своем чистом сердце в соединении с состраданием. Ибо справедливость без сострадания навела бы страх жестокости и была бы, скорее, несправедливостью, чем справедливостью, а сострадание без справедливости было бы подобно мази, которая не излечивает рану, а вызывает в ней нагноение".

Такое воззвание к любви, как к источнику всякой правды и всякого блага, проходило через все письма Екатерины к Урбану, но она не довольствовалась только общими наставлениями, она непосредственно касалась личных свойств папы и предостерегала его против самого себя: "Смягчите немного ради любви к распятому Христу эти пылкие порывы, которые вам внушает природа! Святой добродетелью оттолкните природу. Господь дал вам сердце великое по плоти, потому я прошу вас и желаю, чтобы вы устремились исполниться его мощи духовной, ибо без последней ваше природное сердце окажется немощным и приведет разве лишь к движениям гнева и высокомерия".

В одном из своих писем Екатерина вступилась за монаха, который своей "добросовестной правдивостью задел и рассердил папу". "Это его весьма огорчило,- писала Екатерина Урбану,- так как ему казалось, что он оскорбил ваше святейшество. Умоляю вас любовью Христа распятого, выместите на мне всякое огорчение, которое он вам причинил, я готова принять всякое наказание, которое будет угодно вашему святейшеству".

В то же время она просила св. отца, если его оскорбит кто-нибудь из сынов его по неведению, то "исправить его в его неведении". Этого мало: она не только умоляла папу терпеливо выслушивать наставления и обличения, она доказывала ему, что он обязан, в силу своего положения и человеческой своей немощи, прибегать к помощи и совету других. "Я хорошо вижу, что отец, который управляет большим домом, не может сам видеть больше, чем видно одному человеку. Поэтому, если бы его законные сыновья не позаботились наблюдать за честью и выгодой отца, то он часто бывал бы вводим в обман,- и таково ваше положение, св. отец. Вы - отец и господин всемирного тела христианской церкви, мы все находимся под крылом вашего святейшества. По власти вы мощны на все, но видеть вы можете не более всякого другого человека, отсюда необходимо, чтобы сыны ваши видели и соблюдали с искренностью в сердце, без рабского страха все, что клонится к славе Божией, к спасению и чести вашей и паствы, состоящей под вашим посохом. Я знаю, что у вашего святейшества большое желание иметь пособников, которые бы вам помогали, но нужно иметь терпение выслушивать их".

Екатерина была совершенно права, заявляя, что папа желает иметь пособников и ищет их. В особенности хорошо сознавал Урбан VI, какие услуги может ему оказать в этом отношении сама Екатерина. Этот папа, видавший Екатерину в Авиньоне, рассчитывал присутствием девушки, которая при жизни уже считалась святой, освятить свой собственный престол, и потому поручил Раймунду пригласить ее в Рим. Екатерина ответила, что готова приехать, но многие граждане Сиены так осуждают ее поездки, что она решила никуда из Сиены больше не отправляться по собственной воле, а потому может приехать лишь по приказанию папы. В силу такого приказания Екатерина и приехала в Рим со своей общиной.

Таким образом, Екатерине было суждено вновь повлиять на папу и дела римской курии своим личным присутствием и авторитетом.

Обрадовавшись ее приезду, папа пригласил Екатерину в консисторию и попросил сказать слово утешения и увещания присутствовавшим кардиналам. О впечатлении, которое произвела речь Екатерины, свидетельствуют слова папы: "Смотрите, братия, как недостойны становимся мы в нашей робости перед Господом: эта женщина нам служит укором. Ей было бы к лицу робеть там, где мы уверены, а вышло наоборот: в нашем смущении она не знает страха и ободряет нас".

Вскоре ей пришлось играть в укреплении положения Урбана еще более видную роль. Понимая, какое значение могут придать его авторитету религиозные подвижники, почитаемые в Италии, папа решился собрать их в Рим и издал по этому делу буллу в декабре 1378 г. Екатерина была не чужда этому плану - картузианский приор Серафин получил через нее бумагу, в которой ему было предписано пригласить в Рим поименованных в ней лиц. Екатерина была душой этих людей, с многими из которых она прежде была знакома. Ее письма к этим лицам заслуживают особенного внимания, так как в них характерно проявляется черта, проходящая через всю историю Божиего царства,- антагонизм между монашеским призванием, созерцательным отречением от мира и деятельным участием в борьбе мира за интересы церкви.

Екатерина взялась с обычной горячностью за возложенное на нее поручение. Она писала одному из служителей Божиих: "Итак, нам более не нужно дремать, ибо мы приглашены и призваны воспрянуть от сна. Станем ли мы дремать в то время, когда враги наши бодрствуют? Нет, нужда нас зовет и долг нас понуждает, и потому, побуждаемые любовью, мы должны пробудиться.

Случалась ли когда-либо такая нужда, какую мы ныне видим в св. церкви? Мы видим, что сыны, не вскормленные грудью, поднялись против нее и против отца своего, земного Христа, папы Урбана VI, истинного первосвященника, избравши антипапой воплощенного дьявола, как и те, кто ему следует. Сильно должен понуждать нас долг прийти на помощь отцу нашему в этой нужде, ибо он кротко и смиренно требует помощи служителей Божиих, желая иметь их вокруг себя. Мы же должны на это откликнуться, испытанные в пылу любви, и не должны отступать, а идти вперед с искреннею справедливостью, которая никогда не будет осквернена какой-либо людской угодливостью, с мужественным сердцем должны мы вступить на это поле сражения, с истинным сердечным смирением. Итак, откликнитесь на зов великого первосвященника Урбана VI, вас призывающего с великим смирением.

И потому я прошу во имя любви к Иисусу Христу на кресте, чтобы вы немедленно исполнили волю Божию и волю его.

Да выступят наружу служители Божии. Да придут они дать свидетельство и пострадать за истину, ибо настало время для них. Приходите сюда, не откладывая этого, с твердым намерением постоять за славу Божию и пользу св. церкви и за это положить жизнь, если то будет нужно".